Большое интервью Народного артиста России Бориса Николаевича Петрова газете «Вечерний Челябинск».
У Ефремова-старшего он сидел на репетициях, Ульянов ему говорил комплименты, периодически звонит Виктюку: «Как дела, Роман Григорьевич?» Мог бы работать у Завадского, а вот уже 40 лет верой и правдой служит челябинскому театру. Он из когорты последних могикан: артист уходящей русской школы, актер уходящего «золотого» состава челябинской драмы, представитель уходящего поколения творцов, а не потребителей, человек уходящей эпохи.
— Специально не бреюсь, потому что спектакль, — оправдывается Борис Николаевич перед фотографами.— Как только побреюсь, лет на 10 моложе выгляжу. Вечером спектакль «Путешествие в биографию», играю старика. Мой герой рассуждает о прожитой жизни и приходит к неутешительным выводам, — поясняет артист.
— А народный артист Борис Петров о чем-нибудь жалеет? — вклиниваюсь в фотосессию.
— До сих пор жалею, что музыке не научился и английский язык не выучил. Раньше-то это никому не нужно было, сейчас времена изменились. Эх! — ерошит буйную седеющую гриву. — А вообще хочу постричься наголо!
Свобода при нищете и голодухе
— Но ведь вы же играете на рояле, что прибедняетесь, — шутливо пеняю актеру уже в гримерке.
— Ну да, иногда играю в театре, дома нет инструмента, — качает головой Борис Николаевич. — Но все очень быстро забывается, должна быть каждодневная работа. Очень жалею, что в свое время у мамы не было возможности меня учить. Тогда это было очень дорого. При Сталине за обучение платили: 8, 9, 10-й класс стоил 75 рублей в общеобразовательной школе, а в музыкальной и того больше. Я хотел после 8-го в училище уйти, но мама настояла: «Доучись!» Мама работала в школе, и меня немножко на пианино учили бесплатно. А так, жили плохо, своего угла не было, в коммуналке, но зато весело. Я сейчас своих соседей на площадке не знаю, как зовут, где работают, а раньше все почти были нищие, голодные, но… свободные. Помню, приехал в Москву, у нас там родственники. А у меня еще такая маленькая собачка была, я с ней к родственникам, а они куда-то уехали. Что делать? Пошел на бульвар, нашел скамейку, рядом сумка с собачкой и деньгами. Утром будит милиционер: «Молодой человек, вставайте! Уже утро». Дворники улицу поливают. Тогда Москва, действительно, была хлебосольная, гостеприимная, никакого страху, ничего подобного не было. Все были свободны при нищете и голодухе.
Стеснительный король
— Родственники в Москве? Так вам и карты в руки, отчего не поступали?
— Я был очень робкий, стеснительный и очень боялся. Вот иду как-то, вижу объявление: завод имени Лихачева приглашает на работу. А при заводе был народный театр, там Светлана Крючкова еще играла, ну и работала тоже. «Все! — думаю. — Завтра пойду устраиваться на завод». Пришел к родственникам, мы выпили, и я испугался, никуда не пошел. До сих пор жалею. В Казани когда работал, мне режиссер Петров наводку дал: «Поезжай в Питер, там тебя возьмут». И опять я испугался и поехал в Челябинск к Науму Юрьевичу.
— Но ведь это совсем не актерское качество, надо как-то бороться…
— Не поверите, до сих пор стесняюсь: что-то спросить для меня — целая проблема. А уж если кто-то на улице узнает, то вообще кошмар. Правда, если говорят хорошие слова — это приятно. Не знаю, может, это наследственное, мама моя тоже очень скромная была. Мне комфортно, когда я один.
— Как же вы на сцену выходите?
— Это совсем другое, на сцене я — король.
Тайна Ричарда и Бориса
Борис Петров — артист уникальный, его любили все режиссеры, с которыми он работал, по крайней мере, об этом можно судить по количеству и разнообразию сыгранных им ролей.
Никогда ни в какие времена Петров не оставался не у дел. Даже сейчас: все возрастные актеры жалуются на отсутствие ролей, а у Петрова их целых шесть.
— Жаль, «Поминальную молитву» сняли, очень хороший спектакль, — сетует актер.
Впрочем, все они, первые выходцы гнезда Орлова, которых Наум Юрьевич собирал, нянчил и воспитывал, особенные. Это они в свое время подняли наш театр на тот уровень, о котором сейчас вспоминают с придыханием.
— Насколько мне известно, до Челябинска вы проехали пол-страны, городов десять наверное…
— Больше, театров 12, — поправляет Борис Николаевич. — В Душанбе задержался на четыре часа, а в Актюбинске пять лет провел.
— Почему в Челябинске остались?
— Из-за Наума Юрьевича (Наум Орлов, бывший главный режиссер театра драмы. — Авт.). Это человек, с которым мне было очень легко. Он великолепно знал мое нутро, и распределение всегда было в «десятку». В работе он мне доверял и, — актер пожимает плечами, — даже замечаний делал не так много. Он был для меня духовным отцом. В последний год мы с ним начали репетировать тайно «Ричарда III», это было в апреле, а в августе он умер.
— Нет желания доделать работу?
— Нет, сейчас уже перегорело. Да и потом, должен быть режиссер хороший, а когда этого нет — и работать незачем.
Диапазон вместо амплуа
Актерский диапазон Петрова удивительно широк и позволяет удачно совмещать роли героев, подлецов, комиков, трагиков.
— И какое же у вас амплуа было по юности?
— Когда я заканчивал студию, мои педагоги написали мне напутствие: «Жанры всякие нужны, жанры всякие важны, это все тебе известно, вот и дуй-ка до горы», — разводит руками артист. — Я всегда считал себя характерным актером и начинал как характерный, но через пару ролей мне предложили героя-любовника, и пошло-поехало. Хотя я сам обожаю характерные роли, одна из любимых — Аметистов в «Зойкиной квартире». Над такими я работаю с большим удовольствием. Мне нравится придумывать походку, подбирать тембр, менять внешность, хотя сейчас это не приветствуется. В «Фальшивой монете» я играл Лунгина — тоже характерный персонаж, помню, как в Москве хвалили эту работу, что я даже краснел. А потом мне дали премию в 250 рублей. По тем временам бешеные деньги, у меня зарплата была всего 225 рублей. И я на все деньги купил себе джинсовый шикарный костюм у фарцовщиков.
Любовный рецепт от Петрова
И тем не менее участь героя-любовника Петрову была уготована природой и режиссерами. Челябинская публика до сих пор помнит прекрасную пару Петров — Скорокосова в спектакле «Чума на оба ваших дома», который поставил еще Наум Орлов, их же в последней, очень лиричной работе Линаса Зайкаускаса «Для чего часам стрелки», наконец, недавняя работа, как раз к юбилею, — «Конец Казановы», где Петров сыграл главного героя-любовника всех времен и народов. Поразительно, но в свои 75 он так же убедителен, как и прежде, в 25.
— Любовь на сцене сыграть безумно сложно, но есть две вещи, которые помогают, — артист раскрывает карты. — Я всегда старался не впускать в себя негатив и не позволял прорастать этим семенам — это разрушает целостность моей натуры. Я, конечно, не идеал, но всегда старался быть открытым человеком и никоим образом не входить во все эти театральные конфликты. И второе — партнерша. Важно, чтобы с партнершей были хорошие, дружеские отношения. Так было у меня с Малухиной, Меримсон, теперь вот со Скорокосовой. Она самый преданный друг, с которым я могу говорить обо всем. И главное — я могу на сцене прямо глядеть ей в глаза. Наконец, третье: нужен режиссер, который влюблен в тебя. А остальное — образование, воспитание, отношение и прочее — это уже индивидуально.
Универсальный солдат
Такая универсальность в профессии не оставалась незамеченной режиссерами. Петров играл у Каца и у Житинкина, у Яроцкого, сыграл бы и у Виктюка, но проект не состоялся. Молодым режиссерам никогда не отказывал, наоборот, помогал, как это случилось с Казановой, никогда никому не вставлял палки в колеса и от ролей не отказывался.
— Я знаю одно: нужно всегда доверять режиссеру, без этого ничего не получится. Даже если что-то не так, ты не согласен, можешь сказать о своих ощущениях, но влезать в его концепцию ты не имеешь права! В театре существует диктат режиссера, и это правильно. Идти на конфронтацию с режиссером — этого я никогда не делал.
— Почему сейчас актеры бунтуют?
— Ох, вы задаете такой больной вопрос, — вздыхает Борис Николаевич. — В свое время Наум Юрьевич создавал свой театр, он нас собирал и выращивал. Сейчас из стариков остались трое: Качурина, Ларионов и я. Среднее поколение пришло позже и воспитывалось в другой школе. Мне кажется, что они не ощущают меру ответственности перед театром. Может, потому, что не видят заинтересованности в себе, перспективы, что-то еще. Да, они играют, но не выкладываются. А в театре без любви никак нельзя.
Болевая точка
— Ситуация сложная, — продолжает собеседник. — А власти сверху не обращают внимания на ситуацию, которая вот уже 10 лет длится в театре: эта бесконечная чехарда с режиссерами, с планами, и сейчас опять не знаем, что будет дальше. Два спектакля уже сняли — «Безымянная звезда» и «Пособие для пап»: опять актерам не угодили режиссеры, сплошные проблемы. С чего мы будем начинать сезон? И ничего никому не надо. Вновь от нас уходит режиссер. Марина Витальевна (Марина Глуховская, нынешний главный режиссер. — Авт.) — сугубо творческий человек, и она свое дело делала. Но это кому-то не нравится. С другой стороны, Гурфинкель был и администратор, и менеджер, и творческий лидер — все в одном, но труппа и его не поддержала. К сожалению великому, в театре есть группа людей, которым выгодна такая позиция, но сделать с этим ничего нельзя. И это обидно. Мне обидно, что я пришел в 75 лет к разбитому корыту.
— И что делать?
— Не знаю. Может, закроют театр. А что? Место прибыльное, центр города, столько глаз на него положено, столько денег крутится. Что скрывать, театр перестал выполнять свою функцию.
Роллс-ройс, не меньше
— В юбилей принято подводить итоги. Что считаете главным достижением?
— Что я родился и мама не препятствовала тому, что я пошел в артисты. Она всегда этим очень гордилась. Помню, придем мы с ней на концерт, еще в Омске, я куплю билеты, приведу ее, посажу, пойду покурить, прихожу, а она уже всему ряду рассказала, что у нее сын — артист. Правда, ни одного спектакля моего так и не видела, это я виноват, — погрустнел Борис Николаевич.
— А с материальной точки зрения? Все-таки народный артист: квартира, машина…
— Нет, машины у меня нет, хотя я просто обожаю автомобили. Три раза друзья хотели меня посадить за руль автомобиля, и всегда неудачно. Я прихожу в такой восторг оттого, что еду в машине, что могу въехать в первое же дерево. Так что я решил отказаться от этой мысли.
— Но чисто гипотетически какую машину вы бы выбрали для себя?
— Роллс-ройс, не меньше. Старинный, 70 — 80-х годов, огромный, такой, в каком Элвис Пресли ездил. Люблю большие американские машины.
— Об этом мечтает юбиляр?
— Нет. Хочу работать, работать и работать. Пока руки-ноги двигаются и башка соображает.
Фото Наиля ФАТТАХОВА
23 мая 2014 г.
Вечерний Челябинск
