О театре

«Старший сын» — пьеса так называемого обязательного репертуара каждого приличного театра. Известная, неновая, ставленная много раз, в том числе — в кино. Тот случай, когда знаешь, чем все кончится, но гадаешь, как постановщик найдет поворот темы на этот раз.

Краткий пересказ сюжета: студент Владимир Бусыгин и торговый агент Сильва, опоздав на электричку в ходе неудачного амурного приключения, случайно оказываются ночью в чужом городе. Подслушав чужой разговор, они попадают в дом, где живет со взрослыми детьми кларнетист Андрей Сарафанов. Чтобы получить ночлег, Бусыгин выдает себя... за внебрачного сына Сарафанова. Как ни удивительно, но ему верят.

Яков Ломкин, бывший артист «Сатирикона», а ныне главный режиссер Русского драматического театра Удмуртии, перенес действие, судя по внешним атрибутам, куда-то в конец восьмидесятых — начало девяностых годов. При этом Вампилов написал этот текст в середине шестидесятых, а Виталий Мельников снял знаменитый фильм с Караченцовым, Леоновым и Боярским в 1975 году. Семейство Сарафановых стало советскому зрителю почти родственниками, поскольку история хоть и носит вневременной характер, но при этом четко вписывалась в тренды той эпохи. Послевоенное поколение оттаяло, начало спокойно признавать свои ошибки и учиться жить с этим дальше. Молодежь отчаянно бунтовала, требуя свободы и творчества наряду с расклешенными джинсами и рок-н-роллом. Молодые женщины внезапно поняли, что не выскочить вовремя замуж — оказывается, не самое страшное, что с тобой может случиться. Вампилов, по всеобщему признанию критиков, за свою короткую, но очень яркую творческую жизнь привнес в русский театр то, чего ему так не хватало в суровые годы: доброту, теплоту и надежду на лучшее. Оттепель — это как раз о нем. «Несчастные имеют более верное и точное представление о счастье» — это его знаменитая цитата.

В спектакле челябинской Драмы Бусыгин и Сильва носят вареные джинсы, кожаные косухи и кроссовки на белой подошве. На плече — красный кассетник, из которого льются то Цой, то электронные ритмы, судя по ощущениям и памяти — где-то 80-х годов. В доме Сарафановых — старомодная мебель, железные кровати, тряпочные торшеры. Во дворе — советская песочница с сиротливо покосившимся грибком. Видимо, режиссер перенес действие куда-то в перестройку. Во всяком случае, никаких хронологических зацепок с современностью в спектакле точно не наблюдается. Зачем режиссеру понадобилось перемещать историю из шестидесятых-семидесятых на двадцать лет позже, осталось для нас загадкой.

Андрея Сарафанова играет не нуждающийся в представлениях народный артист России Борис Петров. В его исполнении отставной музыкант получился человеком добрым, но слегка надменным и, судя по всему, не слишком удивляющимся известиям о внезапных детях. Наталья в исполнении Ирины Бочковой выведена, по большому счету, одной краской: стервозная эмансипе, которая почему-то нещадно отваливает моральные оплеухи несчастному влюбленному в нее Васеньке. Бусыгин в исполнении Михаила Зузнева — славный, добрый обормот, который, в принципе, достаточно четко и уверенно ведет свою линию: переход от беспечности и неуместного морализма к состраданию и любви. Сильва, которого играет Александр Бауэр, внезапно оказался парнем, не лишенным совести и человечности: когда он со злости выдает тайну случайного друга, его, в общем-то, можно понять.

Режиссер в прямом смысле очень круто завертел действие: сцена по ходу спектакля постоянно движется, декорации вращаются, то являя нам квартиру Сарафановых, то двор рядом с железнодорожными путями. На героев то падает снег, то валит дым, они то валяются в песочнице, то танцуют, то эффектно закладывают за воротник. Для камерной психологической драмы — слишком громко, схематично и утрированно, для комедии положений — слишком слащаво. Наверное, некая неясность жанра и есть основной вопрос к постановщику. Пьеса Вампилова — она ведь о том, что поверивший в лучшее может стать лучше. О том, что можно вознестись над реальностью и тем самым создать ее заново. Материи простые, но тонкие в воплощении. И, наверное, полуводевиль с не очень понятно заданными временными координатами — не самая удачная для них форма.

Вероятно, в челябинской драме сделали ставку на двойной состав, в том числе на актеров «Сатирикона» — Никиту Смольянинова и Игоря Гудеева. Не исключено, что их присутствие в спектакле даст ему немного другие краски и интонации. Но вряд ли избавит от немого вопроса: зачем историю, где главное — вовсе не подмена и интрига, а человечность и мера ее глубины, превращать в красивую картинку, почти полностью лишив лирического содержания?