О театре

Мы побывали на генеральном прогоне и поговорили с режиссером о метафорах и скрытых смыслах.

Постапокалиптический мир. То ли другая планета, то ли наша. То ли после мировой катастрофы, то ли после тотальной эпидемии.

На сцене двигаются странные люди. На головах у них кожаные чепчики, из одежды — разлохмаченные, как обноски, бывшие платья и костюмы. Из нарядов — склеенные из мусорных пакетов плащи. Двигаются они, как будто их поломали и потом собрали, не очень удачно.

Где все это происходит — понять невозможно. Наверное, и не нужно. Но определенно — герои пережили некий сокрушительный кошмар, выжили и теперь то ли идут через пустыню (а песок чувствуется в воздухе), то ли строят из обломков новый мир. Звучит Nothing Else Matters, хит группы Metallica — это главная музыкальная тема спектакля.

Герои двигаются, опираясь то на палки для скандинавской ходьбы, то друг на друга, то просто ползком

Люди на сцене напоминают роботов, у каждого своя программа со своими багами. Но это только один из нескольких художественных слоев, заложенных в спектакль.

Шварц написал пьесу о высокодуховном Ученом и его Тени в 1938 году. Историю о конфликте светлого и темного в одном человеке Яков Ломкин доводит до абсолюта: в его спектакле Тень — женщина.

Вот она — Тень

Этот режиссерский ход — жесткое, принципиальное решение — дает самому сюжету невидимую раньше провокационную подсветку.

Женщина-Тень, часть мужчины и его противоположность, становится его главным врагом. Она им манипулирует и отдает на расправу. Она крутит роман с его возлюбленной Принцессой. Она становится властелином в этом королевстве. Она всем управляет.

Сам внутренний конфликт, о котором писал гениальный Шварц, разрастается вовне.

Тень стала властелином

Меня не оставляло ощущение, что я слежу за ходом событий на сцене и ежеминутно разгадываю шарады и художественные шифры. Вот этот гигантский Слон, который обозначает королевский престол, болезненно отсылает к Дали. Вот эта Лошадь, на которой выезжает Принцесса, — будто прискакала из древней Трои.

Аннунциата, которая на авансцене колдует с песочной анимацией (есть проекция на экран), рисует часики, и они узнаваемо текут. Почему палач в классическом средневековом облачении? Ну а аллюзии на борьбу героя с режимом, в репликах, в реакциях парализованного общества — тут и дешифровка не требуется никому.

Яков Ломкин, немного уставший от тысячи неотложных предпремьерных дел, ответил на вопросы Первого областного информагентства.

— Яков, что это за эпоха? Я вижу то Древнюю Спарту, то Средневековье, то сюрреализм, то апокалипсис. Что я угадала?

— Почти всё. Это же прекрасно, что есть объем. В меру образования каждый увидит свое. Мы вкладывали и то, и другое, и третье. Здесь и стимпанк, и мультимедийная мешанина, и мультижанровость. Все правильно: сюр, сказка, эпическая бравада, фарс. Но сквозь это всё — мы ведем человеческую историю.

— Чем вам дорога «Тень»? Почему сейчас?

— Эта пьеса 1938 года, но такое ощущение, что она написана... даже не вчера, а сегодня.

— Как и «Убить дракона».

— Точно. Я только открываю для себя драматурга Шварца, это первый мой спектакль. Я рад, что нашел в нем единомышленника. Поражен тем, как он злободневен сейчас, как объемен и как звучит. Шварц заставил задуматься о чем-то неожиданно остром для сегодняшнего дня: тема искушений и тщеславия, тема Тени, которая жаждет власти, желает быть номером один, и при этом она неотъемлемая твоя часть.

— И когда из пустоты, из ничего назначается властелин, и общество такое: «ОК, да-а-а, хорошо».

— Да-да. И история рождения героя. В чем проблема ученого? Это рефлексирующий интеллигент, который не способен на поступок. И в финале он этот поступок совершает.

Тень отправляет Ученого на казнь

— Погибнув предварительно.

— Ну да, идет на смерть. Но у нас же есть примеры диссидентства — Андрей Сахаров никакой не Рембо-первая-кровь. И когда он выступал перед депутатами и тихим голосом говорил о какой-то правде... Когда его освистывали, а он продолжал говорить —  это просто потрясающе. У нас нет таких героев. Кто может пойти против системы? И что происходит с людьми, которые идут против системы? И все отдают себе в этом отчет — лучше занимать незаметное место.

— Да, как Доктор у вас прячется все время под какой-то черный плащ-невидимку.

— Правильно. Уйти в свой кокон, абстрагироваться или уехать.

— Тень — женщина. Это ваше авторское решение, у Шварца Тень мужского пола. Почему?

— На самом деле импульс дал сам Шварц. Тень, говорит он, — полная противоположность Ученого. Я решил довести противоположность до конкретики, до абсолюта.

— Раз противоположность — значит, и гендерная?

— Да, и для меня было важно и пластически, и по сути. Тень — это сначала лаборант, который растворяется в жизни Ученого, полностью принадлежит ему и служит. Дальше, получив свободу, обретает свою форму. В нем — в ней! — культивируются и развиваются со скоростью вирусов все теневые стороны Ученого.

Принцесса полюбила Тень 

— Хорошо. Но вот эта история любви Тени и Принцессы?

— А разве в нашем мире нет такого типа союзов? И острых взаимоотношений? Мне кажется, что Тень-женщина дает дополнительный объем всей истории. Вот, смотрите, она становится главной. Если бы это был он, просто... диктаторчик, — то это достаточно предсказуемый образ. А в наш феминистический век это как раз... звонкое решение. Мне хотелось таких параллельных мыслей и аллюзий.

— Потом, как мне показалось, она теряет пол.

— Да. Это правда. Но бывают же такие женщины, которые не точно знают, что они женщины. И мужчины могут вести себя как женщины.

— Слон и Лошадь имеют значение?

— Это и Троя, и Персия, и яркий сюрреалистический знак. Мне важно было погрузить зрителя в постапокалиптический мир. Это бывший цветущий курорт после ядерного взрыва или после второго пришествия. Фонтан засох, кругом пустыня, все занесено песком, странненькая хромоножка, которая рисует этим песком.

— Они все двигаются ломано и странно.

— Да. Потому что это вывихнутый мир. Герой попадает в него, становится его частью и уходит, забрав самое ценное. Любовь.

— Потеряв жизнь.

— И воскреснув. Это тоже миф, важный для Шварца, который вырос в семье евреев-христиан в Советском Союзе и получил теософское образование до революции.

— Яков, у вас есть любимые воплощения этого сюжета в кино или в театре?

— Я стараюсь не смотреть работы других режиссеров, когда беру пьесу. Но знаете, есть такие фильмы и спектакли, которые ты либо всегда начинаешь смотреть не с начала, либо тебе попадаются одни и те же кусочки, необъяснимо почему. Я помню отдельными вспышками и Даля в роли Ученого, и эпизоды казаковского фильма, но... именно вспышками. Здесь, я надеюсь, нет аллюзий и цитат с классическими произведениями.

— Никаких, абсолютно.

— Для меня эта постановка — новый этап. Новый уровень объема и выразительных средств, которые я выбрал, чтобы рассказать историю. Самый сложный спектакль, который я когда-либо делал. Здесь столько философии, столько парадоксальных мыслей, столько слоев. И надеюсь, это даст зрителям возможность прийти в театр не один раз, чтобы что-то еще увидеть, удивиться, подумать...

— Я не могу не спросить о песне группы Metallica.

— Nothing Else Matters. Это моя любимая группа и моя любимая песня. У меня была ритм-гитара, мы играли эту песню в группе и пели. Это медляк всего моего детства, на всех дискотеках, самый длинный по таймингу. Это лейтмотив нашего спектакля. И перевод важен: ничего больше не важно.