О театре

— Почему «Три сестры»?

— Эта пьеса — одна из моих любимых. Именно с ней я пришел поступать на режиссерский курс Московского института современного искусства. В драматургии Антона Павловича Чехова, к которой у меня тоже особенное отношение, это произведение — самое женское. Оно о женском мире, о самих женщинах, во имя женщин, для женщин, ну и, конечно, о мужчинах, которые их окружают. В этом много неоднозначности. Для меня это пьеса об одиночестве. Вместе с тем именно «Три сестры» ярко подтверждают мысль о том, что Чехов — один из первых драматургов театра абсурда.

В самом деле, персонажи этой пьесы живут вместе, но каждый существует как будто в отдельном, особом мире. В начале они еще охвачены иллюзией общения, надеются, что взаимопонимание будет вот-вот достигнуто. Постепенно эта иллюзия разрушается, накал страстей нарастает. Однако в финале все приходят к осознанию того, что их усилия напрасны — разобщение растет. Именно поэтому наш спектакль разделен на три акта: оптимистический по настроению — первый, насыщенный эмоциональными взрывами — второй и медитативно-апатичный — третий.

Кроме того, в пьесе постоянно повторяется мысль о бессмысленности человеческой жизни, которая неизбежно закончится смертью. Но все твердят: «надо жить», надеются на будущее, думают о том, что будет через сто лет. Что делать, когда смысла нет, а жить нужно продолжать? Такое парадоксальное восприятие мира присуще только чеховским персонажам.

— А почему на сцене девять сестер?

— Мне хотелось передать ощущение застывшего, остановившегося времени. Да, героини существуют как будто в прошлом, настоящем и будущем. Но все эти три ипостаси мы наблюдаем одновременно, видим их будто в «разрезе» времени. Потому на сцене одновременно присутствуют три Ирины, три Маши и три Ольги. Мы видим их с различных позиций, с разным отношением к происходящему, в разные промежутки времени.

Надо сказать, что работа над спектаклем началась еще в прошлом году. Тогда еще не было репетиций, но я приезжал в Челябинск из Перми и разговаривал с актерами. Тогда я понял, что в труппе есть люди, с которыми мне было бы интересно делать этот спектакль. Пришлось даже устроить своеобразный кастинг — опять-таки по итогам разговоров о роли, о замысле спектакля.

— В постановке прослеживается влияние кинематографа, в особенности творчества Андрея Тарковского.

— Тарковский — режиссер, с которым я постоянно веду некий внутренний диалог. Пространство спектакля — пространство одиночества, бытия, остановившейся жизни, является аллюзией к фильмам этого мастера. Например, вся площадка авансцены будет заполнена водой и в этом бассейне будут лежать различные предметы быта — остатки прошлой жизни трех сестер. Пространство дома, в котором живут главные герои пьесы, постепенно будет разрушаться, напоминая о многочисленных развалинах в фильмах Тарковского. Мир спектакля апокалиптичен: люди существуют на обломках цивилизации. Наконец, специально для премьеры мы снимали видеоряд, который будет транслироваться на всем протяжении спектакля и даже в антрактах. Например, нам нужен был абсолютно реальный разрушенный дом. который стоит на краю леса. И мы нашли такое здание по дороге в Кыштым. Теперь оно — один из образов, присутствующих в постановке.

Есть еще несколько театральных и кинорежиссеров, с которыми спектакль вступает в диалог. В частности, мой учитель Юрий Бутусов, «Три сестры» которого в свое время потрясли театральную Москву.

— Вам никогда не хотелось поставить спектакль в традициях русского психологического театра?

— Честно говоря, я не вижу в этом смысла. Считаю, что театр не должен превращаться в музей, где нам показывают, как люди жили в прошлом. Я ставлю спектакль о нас, сегодняшних людях, в чем-то потерянных, запутавшихся и отчаявшихся. Получится ли — узнаем 25 и 26 марта во время премьеры.