Недавно отметивший столетие Челябинский театр драмы имени Наума Орлова закрыл театральный сезон премьерой гоголевской “Женитьбы”. Этим спектаклем режиссер Александр Зыков прощается с труппой, покидая должность главного режиссера.
Тема времени, кажется, очень личная для постановщика, оказывается центральной в спектакле. У Гоголя пьеса имеет подзаголовок “совершенно невероятная история”, ведь вся затея с женитьбой и не могла состояться: в самом начале Подколесин упоминает, что мясоед уже прошел, а стало быть, наступило время поста, непригодное для женитьбы. Александр Зыков же помещает героев пьесы в пространство, где сосуществуют обитатели века XIX и вполне современные типажи. Работают на этот замысел, в первую очередь, костюмы, придуманные Татьяной Ногиновой. Так, Подколесин облачен в классический костюм, присущий моде позапрошлого века, да и сам тип, воплощенный на сцене артистом Михаилом Гребнем, демонстративно архаичен. С ним соседствует герой из дня сегодняшнего – плутоватый и хваткий делец Кочкарев, и художник выдает артисту Дмитрию Олейникову вполне современный вязаный свитер. Наиболее интересен с художественной точки зрения образ Агафьи Тихоновны, в чьем костюме сочетаются элементы классических нарядов прошлых веков и вполне нынешние фасоны. Ксения Зузнева создает образ девушки, открытой миру: чистой и наивной, героини, которая во все времена останется обманута. А рядом с ней – основательная тетушка Арина Пантелеймоновна, одетая в советский костюм, дополненный характерным мохеровым беретом (Татьяна Вяткина предъявляет со сцены архетип советской женщины). Таким многообразием кроев и модных деталей постановщики настаивают на вневременном характере гоголевского происшествия.
Тема безвременья поддержана и на уровне сценографии, безусловная доминанта которой – напольные часы. Художник Николай Слободяник подчеркивает, что время здесь не идет, а потому на протяжении спектакля эти часы мимикрируют то под механический органчик, создающий необходимый музыкальный фон, а то и вовсе “прикидываются” буфетом, в который Дуняшка сгружает банки с запасами. Впрочем, сценограф не ограничивается темой времени и представляет “Женитьбу” как пространство игры, располагая на планшете сцены огромную шахматную доску. На ней режиссер разыгрывает эпизоды, связанные непосредственно с женитьбой, видимо, намекая, что выбор жениха – своего рода шахматная партия.
Постановщик в свою очередь организует парад женихов как галерею гоголевских типов. Появляясь на сцене, артисты берут заранее заготовленные элементы костюма и, облачаясь в них на глазах у зрителей, превращаются в персонажей пьесы. Решены женихи максимально гротескно. Артисты старшего поколения исполняют их, нарочито кряхтя и сопя, что, безусловно, добавляет комедийности хрестоматийному монологу Агафьи Тихоновны про достоинства женихов. И, может быть, это дефиле престарелых искателей руки так и осталось бы лишь гротескной краской, если бы не монолог Бальтазара Бальтазаровича Жевакина о семнадцатом своем сватовстве – его проник-новенно и в то же время обыденно и просто произносит Сергей Алешко. Артист просто сидит лицом в зрительный зал и транслирует текст, но даже при таком аскетизме выразительных средств мастерство исполнителя, подкупающая искренность его персонажа удивительным образом отзываются в зрительном зале.
Следует сказать, что главное достоинство челябинской “Женитьбы” заключено в пристальном внимании к классическому тексту. Александр Зыков с усердием, присущим постановщикам старой школы, разбирает пьесу Гоголя, обнажая особенности речи его героев, порою оставляя в стороне действие и сосредоточиваясь исключительно на репликах. По этой причине спектакль выглядит по преимуществу малособытийным, но позволяет открыть в набившем оскомину тексте новые краски. Режиссер превращает пьесу, привыч-но трактуемую в сатирическом ключе, в лирическую комедию с отчетливой нотой тоски по живой душе, и, что немаловажно, внятно преподносит массовому зрителю историю, написанную классиком.
